13 маньяков - Страница 92

– Выходит, что, следуя Восьмеричному пути, буддист достигает просветления, а достигнув оного, уже не обязан его придерживаться?

– Фактически так. В состоянии просветления буддист свободен от страдания, описанного в Четырех Благих Истинах, оно не представляет для него никакой угрозы.

Тем временем завершивший обход Богдо-гэгэн, поддерживая супругу, направился назад к воротам храма. Жданов же, окончив беседу, обернулся, привлеченный странным, неуместным в подобной обстановке звуком, раздавшимся из-за спины. Стук копыт по промерзшей земле, конский храп и звяканье сбруи явно указывали на появление всадника, хотя даже самые богатые из монгольских князей пришли на площадь спешенными.

На противоположном от храма краю площади Жданов увидел верхового казака в черкеске и папахе, с закрепленной у седла винтовкой. Нескольких секунд наблюдения оказалось достаточно – нагнувшись, Георгий Филимонович поднял с земли валявшийся под ногами камень и, выпрямившись, метнул его в казака.

Одновременно всадник потянул на себя винтовку, извлекая ее из седлового крепления и прижимая прикладом к плечу. Камень ударил его в левую руку как раз в тот момент, когда он нажимал на спусковой крючок. Винтовка дернулась влево и вверх, выстрел прозвучал оглушающе громко. Сотни голов разом обернулись на звук, а всадник пришпорил коня и пустился наутек.

Щербатской с силой сжал плечо Жданова:

– Жорж, нам нужно уходить. Сейчас они поймут, что произошло, – и растерзают всякого русского, которого увидят…

Георгий Филимонович какое-то время колебался – преступник, столь неожиданно обнаруженный им, казалось, был почти в руках, но… Не имея ни сил, ни средств к преследованию, оставалось лишь последовать настойчивому совету Федора – тем более что с каждым мгновением окружавшая их толпа роптала все громче.

Протискиваясь мимо возмущенно галдящих туземцев, русские ученые старались не поднимать голов. Первые выкрики, в которых слова «казак» и «убийца» звучали в опасном соседстве, уже пронеслись над площадью. Когда выбравшимся из толпы русским удалось ускорить шаг, сзади кто-то протяжно и хрипло вскрикнул. В голосе этом ощущалась такая боль, что и Жданов, и Щербатской вздрогнули, еще глубже втянув головы в плечи. Свернув за угол какого-то крупного строения, они, не сговариваясь, перешли на бег.

Только когда за ними закрылись двери консульства, товарищи решились перевести дух. Переглянувшись, направились в комнаты Щербатского, где разделись, бросив шинели прямо на кресла. Устало рухнув на топчан, Федор Ипполитович обхватил голову руками. Жданов достал портсигар и с невозмутимым видом закурил.

– Вот ведь беда, – пробормотал Щербатской, не поднимая головы. – Вот ведь беда какая…

– Полагаешь? – спросил Жданов, глядя, как струйка папиросного дыма поднимается к потолку.

Федор Ипполитович посмотрел на него удивленно.

– Едва не вся площадь видела, как пальнул этот треклятый казак. А в кого он пальнул? Я на тебя смотрел, не глянул. Только вот сейчас понял – целился-то он в сторону ворот. В Богдо-гэгэна!

– А не предупредить ли нам Владимира Федоровича? – спокойно поинтересовался Жданов. – Не ровен час, начнутся волнения, погромы…

Щербатской изменился в лице. Слова Георгия Филимоновича отразились на нем видом яркого болезненного понимания.

– Господи, спаси и помилуй… – прошептал он.

В этот момент он едва ли походил на опытного востоковеда, годами изучавшего ментальность этих народов и природу их религиозности. Страх овладел им без остатка, словно утопив в себе.

– Нужно… – выдавил он, запинаясь, – немедленно…

Жданов сделал глубокую затяжку и, затушив окурок, подхватил товарища под локоть, поднимая с топчана.

– Полноте, голубчик! – улыбнулся он ободряюще. – Горе не беда!

Но через несколько минут, стоя в рабочем кабинете консула, Георгий Филимонович имел все основания усомниться в собственном изречении.

– Ситуация крайне тревожная. – Владимир Федорович нервно барабанил кончиками пальцев по крышке стола. – Все это грозит обернуться серьезным дипломатическим конфликтом. Вы видели, в кого он попал?

– Нет, – покачал головой Жданов.

Щербатской, несколько успокоившийся, добавил:

– Георгий Филимонович, предвосхитив намерения душегубца, кинул в него камнем. В результате прицел оказался сбит, и пуля, как я полагаю, ушла выше голов собравшихся.

– Хорошо если так, – с сомнением покачал головой Люба. Какое-то время помолчав, он подошел к стене и позвонил в колокольчик, вызывая секретаря. – Любезный, извольте пригласить хорунжего Нестеровского, – сказал он появившемуся в дверях молодому человеку. Тот кивнул и скрылся. – А как вы, собственно, узнали, что казак намерен выстрелить? – поинтересовался консул, оборачиваясь к гостям.

Жданов позволил себе легкую улыбку.

– Все больше по наитию, Владимир Федорович. В седле он держался странно, да и взгляд был такой цепкий, явно момент выбирал подходящий.

– А как далеко от него вы стояли?

– Недалеко. Шагах в десяти – пятнадцати, не более.

Консул смерил Жданова пристальным взглядом.

– Вы везучий человек, любезный, – произнес он после некоторого молчания. – Возможно, брошенный вами булыжник сохранил жизни всем нам.

В кабинет без стука вошел Нестеровский. И выражение лица его, и походка говорили, что в какой-то степени он уже извещен о сложившейся ситуации.

– Господин консул, – щелкнув каблуками, кивнул он Любе. – Господа.

– Григорий Демидович, прошу вас, – консул сделал приглашающий жест. – Не знаю, слышали вы или нет… Около получаса назад на площади у монастыря Гандан один из казаков стрелял в монгольского священника, проводившего церемонию.